Парни без приключений достигли дома Марксов, чему Карл был очень рад. Все свои тревоги насчет предстоящего вечера он отложил подальше, решив, что пока беда не пришла, нечего даже задумывать об этом. Поэтому на пороге своего дома госпожа Маркс встретила сына в прекрасном расположении духа. Она с удивлением посмотрела на Влада, как будто, увидела его в первый раз.
- Этот молодой человек тоже будет жить здесь, Карли, дорогой? - спросила женщина смахнув с плеча сына неведимую, а может и не существующую в действительности пылинку.
- Да, мама, именно так. Это Владимир Стаханов. А та девушка, которую ты видела вчера - Александра Романова. Это мои русские друзья из Тибидохса, - он сделал знак Владу, чтобы тот освидетельствовал себя перед его матушкой.
- Из Тибидохса? - женщина побледнела, кивнула другу Маркса и быстро удалилась в свои покои.
- Не обращай внимания, она боится любого упоминания магии и все, что с ней связано, в этом доме при моих родителях также не нужно обсуждать ничего магического... Помню, когда я разозлился на них за то, что они отправляют меня в колледж для таких, как мы, когда отец смотрел меня с такой неприязнью, я устроил в доме такой погром... Я ходил сквощь стены перед матерью, так. что так теряла сознание по пять раз на дню, хехе. Весело бы, честное слово. Именно из-за буйств меня и переправили в Тибидохс. Мои бывшие учителя отказались учить меня чему-либо, - опершись о косяк говорил Маркс со свойственной ему довольной ухмылкой. Влад же дослушав его, сказал что-то о кухне, Карл направил его, а сам пошел наверх, будить "сурка".
Поднявшись на второй этаж, англичанин тихо подошел к двери, которая вела в его комнату и также тихо ее открыл. Девушка до сих пор спала крепким сном. Мда, на кого-то очень сильно влияет вино.. Надо запомнить. Усмехнувшись, он ступил на ворсистый, турецкий ковер и подошел к кровати. Лицо Александры олицетворяло покой и расслабленность, теплые губы сомкнуты в полуулыбке, которая возбудила в Марксе самые нежные чувства к сладко спящему существу. Пальцы предательски дрогнули, парень улыбнулся. Что-то необыкновенное происходило с ним, когда находился так близко к своей возлюбленной. Вспомнился давний разговор с Фаулером:
- Почему ты никого не любишь, Маркс? Это же так прекрансо, особенно в твоем возрасте! Ты весел и мечтателен, как и подобает тебе, но почему же ты самовлюблен? Конечно, дело в воспитании, но тем не менее.. Неужели из всех, с кем ты встречался и спал, не было ни одного человека, который смог растопить это сердце?
- Нет, мой дорогой, нет и еще раз нет. Я не понимаю, зачем ты говоришь мне об этом. Испытывал ли сам то чувство, которое так воспеваешь?
- Конечно. Я испытываю его после того, как первый раз трахнул тебя! - Фаулер покраснел, наверное, первый и последний раз в своей жизни.
Губы, жаждующие ответа коснулись уголка рта девушки. Ладонь Маркса нежно гладила Алекс по волосам, сердце наполнялось немыслемой теплотой... Губы переместились выше, на глаза, чуть отстранившись, Карл громко произнес:
- Так, я не понял! Солнце в зените, а рабочие еще не в поле!

- Ну, Маркс, как всегда...
Маркс абсолютно довольный такой реакцией, еще пуще довольный своей выходкой, удовлетворенно усмехнулся.
- Я требую предоплату за работу будильником у прекрасной леди, сидящей в опасной ко мне близости! - сев рядом и притянув руку девушки к губам, парень поцеловал ее запястье, коварно ухмыляясь, - 100 поцелуев, как минимум... хотя, чего мелочится? 200, ммм... даа... - с этими словами, он придвигался все ближе, хотя Алекс была не так далеко от него. Через секунду, она вновь оказалась в горизонтальном положении, а он, как логично было бы предположить, над ней.
- Любовь моя, Вы так во мне сомневаетесь, что предпологаете то, чего не может быть? Я никогда не опущусь так низко, поверьте... к тому же...... Я тебя сейчас съем! - сделав такую нелепую и неожиданную концовку, англичанин обхватив ее за талию и притянув к себе, начал оккупировать ее шею, чередуя довольно ощутимые укусы и волнующие поцелуи. На секунду оторвавшись, он с непонятно откуда взявшейся улыбкой и чувством неописуемой окрыленности, горячо прошептал:
- Прости меня, прости меня за все, это просто невероятно, я... я действительно счастлив, черт побери! - его глаза говорили за него. Наверное, еще никогда в них не было столько искренности, столько действительного, настоящего счастья. Ведь в данный момент он просто играл с ней, не было ни ночи, ни свечей, ни музыки, но Марксу уже не нужны были такие мелочи. Ему нужен был человек, именно этот, тот, который заставил сломить себя, пойти против принципов. Чувство пришло неожиданно, ничего не предвещало этого прихода, голова кружилась, а губы горели, настойчиво требуя поцелуев.
- Ты мой подарок, мой нежданный, самый лучший подарок, который я когда-либо получал... Я люблю тебя, я ненормален, это неправильно, это просто сумашествие, я люблю тебя!
- Я люблю тебя, Маркс, ты же это прекрасно знаешь. Зачем тебе кто-то еще? Эти глупые малолетки, эти пафосные мальчики в розовых футболках... Зачем тебе эти слизни? Я могу сделать ради тебя все. В конце концов, ты сам говорил, что только я доставляю тебе то удовльствие, которое ты уже долго не можешь найти. Так, что же ты делаешь?
- Я знаю, я благодарен тебе, но я не могу сказать того же. Я никому не смогу это сказать, Крис. Не могу. И не хочу.
- Когда-нибудь тебе придется сказать это. И я очень завидую этому человеку.
- Я не верю в любовь. И не поверю. Все люди слишком ничтожны и подлы.
- Даже я?
- Мы оба.
(флэшбек на год назад)

Серые глаза поменяли цвет, они были намного светлей, они были голубовато-серыми. Эти глаза впитывали каждую частичку Алекс, вбирали в себя то, что чувствовала волшебница и умножали на собственные, отражаемые в их глубинах, чувства. Маркс смеялся также легко и весело, как Романова, в шутку покусывал мочку уха, целовал глаза. Хотя глазами он не ограничивался, его были везде, он был молниеносен и жарок, это было пламя, пламя любви. Такое же жгучее, как и страсть, но страсть просто сжигала все, а огонь любви лишь зажигал и согревал души и тела. Он впивался в губы девушки, упиваясь этим мгновением, и он даже не смел желать большего! Он - тот, кто всегда пользовался только чувствами других, использовал лишь запасы страсти, он даже не думал, что в этот момент может получить чтото большее глубоких поцелуев, от которых странно кружилась голова, а сердце распевало "yesterday" на все лады!
Маркс почувствовал, как горячие руки уверенно и нетерпеливо снимали с него рубашку, от чего он пришел в нежное неистовство, если можно так выразится. Он с двойной энергией принялся осыпать Александру поцелуями, опускаясь сначала ниже подбородка, потом ниже ключиц, наконец, достигнув груди. Ладони проникли под футболку и потянули ее наверх, как только что сделала Алекс. Дуэт рубашки и футболки, описав немыслемый пируэт в воздухе, упали на ковер. Об этом было тотчас забыто, точно также, как о времени и о окружающем мире. Желание уже хозяйствовало в мозгу и в телах обоих влюбленных, в мыслях они уже давно насиловали друг друга, в этом можно не сомневатся. Но реальность - вопрос всего лишь времени, точнее одной минуты, который хватило, чтобы избавится от других стесняющих ее Величество Любовь. Говорить уже было бессмысленно и хоть в голове у Маркса кружилось столько слов, он не мог вымолвить ни одного из них. Он онемел и оглох. А желание осязать уже было нестерпимым, поцелуи стали более дерзкие и порывистые, как морской ветер, что срывает капли с восстающих из воды волн. Ну, думаю, не стоит быть столь многословным: Маркс перестав терзать Алекс и себя ожиданием, что в их положение было святотаственно, вновь всем телом навис над девушкой и облизнув губы, налившиеся кровью от многочисленных поцелуев и укусов, он вошел в тело, которое парень с уверенностью мог назвать божественным. Карл прижался к Романовой, отдавшись очередному невероятному поцелую...

Эти стоны, этот практически неслышимый шорох безупречно белых, атласных простыней, эти глаза, горящие чувством невыразимым и настолько нужным ему, Марксу, что хотелось взвыть уже отттого, что он этим чувством располагает. Но он и так выл. В душе. В действительности ему было просто некогда воспроизводить какие-то звуки, кроме глухого рычания - он был всецело занят ритмичным движением двух горячих, жаждующих кульминации тел. Из глаз сыпались искры, Карл закрывал их, глубоко погружаясь в мир страстной, яркой любви, но даже закрывая глаза, он видел ее, как и в первый раз там на озере, он видел каждое ее движение, каждое изменение на ее прекрасном лице, на лице его Афродиты, его богини... Он чувствовал ее, все ближе, ближе, чем было возможно даже сейчас. И чем быстрее двигался англичанин, обуреваемый каким-то непонятным порывом, вызванным не только желанием, но и чем-то еще, тем громче раздавались стоны, тем сильнее были укусы, тем глубже были царапины на красной спине парня.
- Быстрее... Умоляю, быстрее...
Эти слова раздались неотчетливо, как будто, он был окутан с ног до головы плотным одеялом, но просить дважды его не пришлось. Маркс был на грани, ему казалось, что, если сейчас рассоединить их, то он обязательно умрет. В который раз он убедился насколько зависит от этой девушки, насколько она нужна ему. Движение все убыстрялось, пока не раздался сиплый, наполовину заглохший крик Карла. Парень практически упал на Александру, едва успев весь свой вес перенести на локти, между которых было лицо Романовой. Светлые волосы стояли, если не дыбом, то точно ни как после парикмахерской. По вискам текли солоноватые капли, Маркс улыбался. Устало, но нежно, довольно, с любовью...

Дыхание участилось и сердце радостное от всего вокруг происходящего сжималось, кажется, в сто крат чаще и сильнее. И вот последний выдох, куда-то в плечо девушки, красное, от поцелуев и укусов. Счастье есть, его не может не быть. Маркс не знал, кто сказал эту великую фразу, но он полностью был согласен с ней. А счастье... Счастье - чувство не только душевное, но и материальное. Карл вновь и вновь ловил себя на том, что до этого времени счастье такого рода обходило его стороной. А эта нежная, страстная, невероятная девушка перевернув его Вселенную, пинком под зад втолкнула в двери королевства Маркса маленькое, пушистое и радужное... счастье.
Единство - таинство. Не с каждым можешь испытать полное единение. Мыслей. Чувств. Желаний. Только такие, как они могут достигнуть единства. Он ощущал биение ее сердца. Их сердца пели в унисон. Их желания на время были утолены, они утопили свое желание в друг друге, как ночь топит день (своего единственного любовника) в западных водах.
Маркс пребывал в состоянии некой эйфории, когда душа взлетает над бренным телом и принимается, подобно Байрону, петь любовные дифирамбы. И все же... любит. Странно. Не так, как другие. Дерзко. Непостоянно. И все же любил. Так, как он был уверен, никто и никогда не любил Александру. Такое чувство подвластно только им. Они сделаны из одного теста, в них сидит один и тот же бес.
И вот, когда парень уже собирался сказать то, что должен был, и то, что ужасно хотелось прокричать, а не шептать горячо и тихо... он был притянут ближе к лицу девушки. На том лице вдруг появилась какая-то задумчивость, брови девушки хмуро сдвинулись, что, впрочем, ничего не испортило, а придало очень даже милый вид.
- Скажи, что любишь меня
Маркс хотел было усмехнуться, сказать что-то ироничное, но губы, будто, одеревенели, а взгляд серых глаз до того мутных, стал внимательным и спокойным. Карл коснулся лбом лба девушки так, что их глаза находились друг от друга на расстоянии меньше 5 сантиметров..
- Л.ю.б.л.ю, - четко проговорив каждую букву, ответил Маркс. Губы изогнулись в нежной улыбке. Это страх. Иногда бывает. Это пройдет. Со временем. Время тянулось медленно. Вдруг с языка сорвалось:
- Я нужен тебе?

- Да
Маркс ощутил одновременно два чувства: облегчение и обреченность. С души упал камень, но его вновь поставили, как памятник. И он не знал, хорошо ли это или все же плохо. Но одно он понял точно: никогда в прошлом и будущем простое "Да" не будет для него милостью и проклятием. Никогда он больше не испытает такой гаммы чувств, букет из отчаянья и радости. Только она сможет одним своим "Да" сделать то, что не смогли бы повторить другие. Последующие. А они будут. Увы, увы. Да, он настоящая скотина. Но он позволит себе отказаться от нее. Потому, что так будет правильно. Такие, как они должны быть по отдельности. И когда они заведут семью, их вторая половинка должна быть слабее. Всегда. Так было всегда и так будет. Он обещал себе. И ей.
- А я тебе?
Нужна ли? А действительно? Без нее Карл снова будет свободен. Снова сможет трахать все и вся, снова не будет обязан говорить кому-то с такой неподдельной искренностью "люблю", снова на горле не будет силка. Он опять не будет никому обязан. Не будет угрызений совести, не будет лишних размышлений.
Не будет счастья. Не будет умиротворенности. Любви. Будет секс. И пусть в постели температура будет выше человеческого тела, для него она будет холодной. И пустой. Там будет чего-то не хватать. И рядом тоже никого не будет. Серая масса. Которая хочет его тело, его деньги. А что за этой оболочкой из тщеславности, богатства, самолюбия есть душа... это неважно.
Конечно, у него всегда будет Крис. И он единственный, кто знает, что у него кроме члена и смазливой мордашки еще и сердце есть, которое чувствует. Но Крис... Крис - это Крис. А Алекс - это Алекс.
- Нужна,- Маркс склонился над девушкой и едва коснулся ее губ. И лишь это движение заставило мелкую дрожь пройти по телу, - очень нужна..